Леонид Юзефович прошел свой боевой путь в составе легендарного 6 мех корпуса 9.01.43 переименованный в 5 гвардейский Зимовниковский мех корпус. Леонид Юзефович в первые дни января 1943 одними из первых,брали рубежи Веселый Гай,Атаманский,Стояновский.Где и посей день наша организация проводит раскопки,Вахты памяти.НИЗКИЙ ПОКЛОН ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ!

 

  

До войны семья Леонида Гирша жила на Украине, в Кировограде. В маленьком домике на окраине города они снимали комнатушку с холодным глиняным полом. Только в 1940 году увидели электричество, а перед самой войной – услышали радио. Время было тяжелое. В 1936 году совсем молодым умер отец. Он был простым типографсм наборщиком. В 11 лет Леня единственный раз побывал в пионерском лагере. А в школе учеников начинали готовить к защите Родины. В воздухе пахло войной. Гитлеровская Германия и фюрер считались главными врагами. Но все верили, что враг, как только сунется, так сразу будет разбит. Когда началась война, Леониду было 17 лет, он перешел на четвертый курс строительного техникума. 22 июня 1941 года немцы начали бомбить аэродромы, находившиеся вблизи города. Потом бомбили и город. На улицах появились убитые и раненые.
Леонид с друзьями просились на фронт добровольцами, но их не брали – не было еще 18 лет. Только во время третьего захода в военкомат, когда немцы уже подходили к городу, какой-то капитан упросил военкома отправить молодых ребят на фронт. Леонид Гирш стал бойцом 177-го стрелкового полка 31-й дивизии Юго-Западного фронта. Его первый бой начался с отступления. 16 июля 1941 года они беспорядочно бежали от немцев под бесконечной бомбежкой.
Во время отступления на Украине, в самом начале войны, Леонид был ранен в ногу. Жизнь ему спасли два бинта, оказавшиеся в сумке от противогаза. Раненые на поле боя , как правило, погибали от потери крови. Когда стихла бомбежка, он туго перебинтовал ногу выше колена. Его подобрали подоспевшие санитары.
Три месяца отлежал Леонид в Новосибирском госпитале. А потом опять на фронт. Но сначала было тихоокеанское Высшее военно-морское училище, после которого он оказался в начальной школе пехотинца. Шел 1942 год, немцы были на Волге. Через полтора месяца учебы, начальство потребовало, чтобы курсанты сдали морскую форму и переобмундировались. По просьбе моряков, им оставили бескозырки и тельняшки. В боях под Сталинградом и Курском морские пехотинцы надевали бескозырки, подпоясывали солдатские шинели ремнем с якорем, и так отчаянно дрались, что враг не выдерживал и обращался в паническое бегство.
Под Сталинградом Леонид Гирш был назначен помощником командира взвода отдельной роты автоматчиков. После гибели командира взял командование на себя. 19-летним мальчишкой он вел солдат в бой и чувствовал огромную ответственность за каждого, и за Родину, которую они защищали. За этот бой под селом Пимен-Черни Леонид Гирш получил свой первый орден Красной Звезды.
Полковник в отставке, кавалер пяти воинских орденов и 35 медалей Леонид Юзефович Гирш прошел по дорогам войны все долгие и тяжелые годы. Участвовал в боях на Курской дуге, освобождал Украину, Польшу, Чехословакию, штурмовал Берлин и оставил свою подпись на рейхстаге.
Сегодня он почетный гражданин Алматинской области, член Ассамблеи народов Казахстана, кавалер ордена «Достык» II степени, автор книг и поэтических сборников о войне. Ему есть о чем рассказать: он видел, как фашисты безжалостно убивали людей, видел концлагеря, разрушенные города, пережил, смерь родных и боевых товарищей, испытал страх и боль, горечь поражения и торжество победы. Когда кончилась война, ему исполнился только 21 год, а чувствовал он себя сорокалетним… Он помнит все. Помнит и Сталинград:
«...Конец января 1943 года. Группировка Паулюса пол­ностью окружена; внезапно в правый фланг нашей армии врезается другая немецкая гр уппировка под командова­нием генерал-полковника Манштейна. Немцы стремились соединиться с окруженными дивизиями Паулюса, атако­вали решительно и беспощадно, сметая все на своем пути. А противостоял этому железному натиску наш 5-й гвар­дейский механизированный корпус, против которого в развернутом боевом порядке сражались фашистские тан­ки, бронетранспортеры. Немецкая артиллерия, не жалея снарядов, била и била по нашим войскам. Огневой налет сменялся налетом. Так что этот скрытый маневр был хо­рошо продуман немцами. Наша авиация из-за нелетной погоды ничем помочь нам не могла. Летчикам приходи­лось пережидать на прифронтовых аэродромах отсутствие видимости. Низкая облачность не давала возможности на­шей авиации помочь стоявшему насмерть гвардейскому корпусу.
Над Сталинградскими полями, над заснеженным при­волжским пространством тянулся жирный черный дым: кругом горели подбитые прорвавшимися немцами советские танки и бронетранспортеры. Рядом и поодаль лежали наши павшие солдаты. Лежать бы там, в пропитанных кровью и порохом снегах, и мне...
Фашистские танки стремительно пересекают чистое поле. Слышится команда: «Приготовиться к отражению атаки!..» Но гранат нет. У части бойцов не выдержали не­рвы - без гранат против танков - верная гибель! Страх победил - без команды помчались прочь по чистому полю, где ни деревца, ни столбика, ни строения, к небольшому лесочку, что виднелся километрах в трех от нас.
Что было делать остальным, оставшимся один на один с прорвавшимися фашистскими танками. Стали спасаться бегством и мы... <...>
Спаслись чудом. Я чувствовал себя так, словно в ру­башке родился. Никакого прикрытия нашего беспорядоч­ного бегства и в помине не было. Остановить спасающуюся в панике «армаду» - и думать нечего. Как я добежал до лесного острова, когда рядом и справа, и слева падали солдаты, убитые наповал, раненые?! Инстинкт самосохра­нения отменил все приказы, и над беглецами не были властны ни обыкновенные слова, ни матерная ругань. Пишу горькую правду. На войне бывало всяко.
Осталось нас в живых тогда не больше половины. Стали осматриваться, приходить в себя. Стрельба все тише и тише. Потом прекратилась совсем. Сидим на снегу мокрые от пота. <...>
Отправились искать раненых, но все были мертвы - танковые пулеметы стреляли крупнокалиберными раз­рывными пулями. Поснимали с убитых противогазы, ав­томаты.
Я, промерзший, неимоверно уставший, беспокоился об одном: только бы все оружие нашлось. Строгости с ним были чрезвычайные. К подбитому танку, например, воз­вращались, составляли рекламацию, рисовали схемы. По ночам за искалеченной техникой отправлялись танковые тягачи. Поврежденные машины и орудия доставлялись на железнодорожные станции, отправлялись в тыл, на воен­ные заводы.
А противогазные сумки использовали, чтобы хранить там боекомплект: автоматные патроны россыпью, сухари, сахар-рафинад да еще верного друга солдатского - таба­чок. <...>
Да, крепко врезал нам тогда Манштейн, пробивав­шийся к окруженной группировке Паулюса. И все-таки его операция по деблокированию захлебнулась. Наш 5-й мехкорпус был введен в горловину прорыва, на юго-западе от Сталинграда. Получив подкрепление, мы в дол­гу не остались. Мы дрались с врагом отчаянно.
9 января 1943 года корпусу присвоили звание гвар­дейского. Гвардейский значок на гимнастерке, двойной оклад. Сразу выстроили личный состав и объявили при­каз Верховного Главнокомандующего.
А 27 января корпус стал именоваться « Зимовниковским ». За тем, чтобы без внимания не оставалась ни одна операция, Москва следила строго. И действовала очень оперативно: на фронт привозили медали, ордена. Их вру­чали перед строем или объявляли благодарность от имени Верховного Главнокомандующего. Не забывали и тех, кого не досчитывались в нашем гвардейском строю. После боев замполиты писали письма женам и матерям павших за честь и независимость нашей Родины. Они писали, что храбрый солдат, отдавший жизнь за Отчизну, навечно ос­танется гвардейцем, что мы, его боевые друзья, никогда не забудем его. . <...>
2 февраля 1943 года Паулюс, подняв руки, вышел из сталинградского подвала. Акт о капитуляции сталинградской немецкой группировки подписан. Манштейна, что рвался выручить стиснутых стальным кольцом окружения немцев, отбросили в зимние сталинградские степи. В первой декаде февраля закончились основные бои.
Но подходили к концу и наши силы. Наступление вы­дыхалось. Немцы отошли к Батайску и Ростову, мы овла­дели Зимовниками - крупным железнодорожным узлом на юге России. В то время я командовал взводом и соб­ственными глазами видел, как много танков терялось, как уходили они под лед при переправе через степную реку Маныч. Преследуя отступающих немцев, на хуторе Стояновском мы напоролись на оборонительный рубеж. Пока разворачивалась наша танковая атака, пока бронемаши­ны пытались преодолеть немецкий оборонительный ру­беж, противник вызвал по радио бомбардировщики, и прилетевшие «юнкерсы» хладнокровно стали бомбить хо­рошо видные с воздуха на февральском снежном поле на­ступающие танки. Досталось и мне: одна бомба разорва­лась рядом. Меня взрывной волной перебросило через танковую башню. Контузия, и, потерявший сознание, замерзаю в запорошенном копотью снегу, пока меня не под­бирают санитары.
Отправили меня в корпусной медсанбат. Принялись ле­чить по всей форме - уколы, лекарства, бело-простынная госпитальная койка лежи себе, выздоравливай, чего спешить? Но болела душа, и я из медсанбата все-таки сбе­жал. Двое суток мотался по фронтовым тылам, пока не нашел свою бригаду, которая расположилась в Каменке. После контузии я еще толком не очухался. Отвечал невпо­пад и не сразу. Соображал слабовато и, видя мою неволь­ную рассеянность, сослуживцы оставили меня в покое. Тем более что наступила пора кратковременной пере­дышки между боями. Все ждали нового приказа. Штаб­ные писаря занимались обычным делом, выясняли, кто погиб, кто пропал без вести...» («За Сталинград!» // Гирш Л.Ю. Наедине с памятью).